Интерес отечественных кинематографистов к личности и
эпохе Ивана IV Грозного понятен: кризис демократии, «ревизионистские»
съезды, нескончаемые рассуждения и горячие споры о патриотизме и
«сильной» властной руке потихоньку делают своё дело. Эйзенштейн,
оправдавший тоталитарную власть и в то же время предъявивший ей жёсткий
счёт по убиенным, остался вершиной, которую покорил лишь один человек —
сам Сергей Михайлович. Расплатившись за это, как известно,
преждевременной смертью от инфаркта...
Но это было давно — более шестидесяти лет назад... И
вот опять об Иване Грозном, одно за другим: «Царь Иоанн Грозный»,
телесериал Андрея Эшпая; полуигровое «Царское дело» Бориса Лизнёва
(премьера фильма состоялась на недавно прошедшем «Золотом Витязе»);
игровой «Царь» Павла Лунгина
(мировая премьера состоялась на Каннском кинофестивале). «Царю»
посчастливилось открывать 31-ый Московский международный кинофестиваль.
Думаю, гости и участники не пожалеют о потраченном времени.
Не будет откровением сказать, что одна из
магистральных тем перестроечного и частично постперестроечного
российского кинематографа — это трагические последствия разрушения
монархической властной вертикали, воплощённой в известной уваровской
триаде: «православие, самодержавие, народность». Вспомним «Цареубийцу»
Карена Шахназарова, где перестроечная Россия представлена как скопище
психически неуравновешенных «человеков» на фоне обшарпанных домов и
разрушенных храмов — символов агонизирующей советской империи (камера
просто-таки зацикливается на этом). Даже болезненно рефлексирующие
интеллигенты обречены на умирание, хоть и «с царём в голове»...
Cейчас же психическую неуравновешенность прикрыли
гламуром, обшарпанные дома сносят под «новодел», а храмы худо-бедно
восстанавливают. Как восстанавливают и властную вертикаль, меньшей
частью реальную, большей - виртуальную (и это понятно, XXI век — время
«пиара» и совершенных компьютерных технологий). Президент России, что
ни говори, далеко не монарх, церковь формально отделена от государства,
а народ совсем не так прост и однороден, как, может, и было пятьсот лет
назад. До монархии в свете неоднозначных событий прошедшего столетия
нам как до высшей точки Эвереста. И тем не менее, какой-то неистребимой
занозой присутствует в обществе тревога, тоска по «царской
справедливости», сосредоточенной «в руце» Cталина, Ивана Грозного и иже
с ними. Фильм Павла Лунгина (по сценарию Алексея Иванова) очередной
подъём этой тревоги-грусти-тоски уловил, отрефлексировав идею
«самодержавия — православия — народности» c такой чёткостью и
определённостью, что ещё немного - и заблестит идея эта как новенький
самовар.
Начнём с народа, так, как он представлен в «Царе».
Русский народ XVI века иррационально дик и также иррационально верует в
Христа и Богородицу. Иррациональную веру воплощает блаженная девочка с
иконой Богородицы, и дикость — раззадоренный кровью жертв бурый медведь
(в роли «russian bear» cнялся настоящий «мишка» Стёпа; цирковой,
наверно). Самодержавная власть — это монарх, одержимый идеей конца
света, в котором погибнут все враги рода человеческого, а Россия в
образе Нового Иерусалима останется. Цели приближения Апокалипсиса
безраздельно служит репрессивный аппарат царской власти (Скуратов,
Басманов и др.). У Эшпая Иван Грозный «отвернулся от Бога», у Лунгина
же — принял Бога в единственной его ипостаси — карающей. Диким,
разрушительным инстинктам толпы Грозный в «Царе» (как всегда,
потрясающий в своей достоверности Пётр Мамонов) всячески потакает,
забывая о той, второй стороне народа русского — вере в Христа и
Богородицу. И когда забывает совсем, остаётся в полном одиночестве,
горько вопрошая в финале: «Где мой народ?» Единственно чистой,
непорочной, не побоюсь этого слова - идеальной предстаёт в «Царе»
православная церковь.
Митрополит Филипп Колычев (не менее достоверный и
убедительный Олег Янковский), друг детства Ивана Васильевича — это свет
любви, убеждённость в истине Слова Божьего, сила духа, бесстрашие перед
смертью, ибо душа бессмертна. Лучшие человеческие качества показывают и
монахи, сжигаемые опричниками в деревянной церкви (старую Москву
снимали в Суздале).
Без народа и церкви власть — ничто и звать её никак.
«Западник» Лунгин лихо отбрасывает демократические «условности» и
предлагает нам «очищенную» триаду на уровне аксиомы. Зачем спорить,
сравнивать и сопоставлять, если и так всё ясно? И потому, пройдя сквозь
ряд жёстких и жестоких «аттракционов» в привычном пряном лунгинском
стиле (а они производят впечатление, «шибают» в голову!), мы вынуждены
будем или полностью принимать то, что нам предлагают, или полностью
отрицать. А это уже как-то совсем по-советски.
Тем не менее, можно гарантировать «Царю» зрительский успех. Красиво,
торжественно, временами даже пафосно. Кино «большого стиля», однако.
|
